Алхимик. Повести и рассказы - Игорь Агафонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На вокзал, что ль, добытчики?
– Не, – добродушно ответили маршировавшие. И так это у них получилось славно и слаженно: «Н-не – не – не!» Дескать, что ты, с ума сошёл! Мы не такие дурни – мы совсем в другую сторону!
– А чего ж так рано тогда? Обычно к утру примериваются.
– Да мы тут поблизости. Омуточек знаем.
Они, эти рыбаки, не были похожи на профессионалов, те б не ответили так, не продали так задешево своё местечко, значит – Новый год ребята двинули встречать. Действительно, как это он сразу не догадался?! Осрамился и тут. Вот незадача.
– А я вот пролетел мимо станции своей, гуляю теперь, – он вроде как прикидывался своим, наш Вэвэ. В другой раз и силком слово не выдавит, а тут само вылетело. И было, значит, в этом его слове что-то, что заставило заднего рыбака остановиться и глянуть на пролетевшего.
– Ну что ж тогда, чапай за нами, коли так.
Ох блин, и везёт дуракам, только и подумал Вэвэ о себе счастливо-счастливо. Аж в зобу спёрло от удовольствия и умиления. Не оскудела, значит, земля добрыми людьми!
Скоро и причапали. Тальничёк, закуржавевший искрящимся инеем, в ложбинке. Заливчик не то речки, не то ручья. Трое быстренько вгрызлись своими буравчиками в лёд, кинули в лунки мормышки и, как по команде, кинулись к своим сдвинутым санкам, быстренько разложили снедь свою нехитрую, бутылку достали. Раз и нолито всем. Кто-то глянул на часы: рано. И тот, что позвал за собой Вэве (который, кстати, топтался поодаль, не желая лишний раз о себе напоминать), вдруг спохватился:
– Э, мужик! А ты чегой-то, – он как бы даже икнул, – там? А ну вали сюда! – И напарнику своему: – Налей-ка этому гулёне нечаянному.
Вот таким счастливо-дурацкий образом Вэвэ держал в руках стакан в момент удара курантов. Приёмничек хрипел, подвывал зачем-то, но гимн прорезывался ощутимо, мощно, державно… И то ли от этого, то ли ещё отчего, у всех четверых навернулись слёзы.
А потом пошла всё же рыбалка. И почему она у них клюёт, и почему она у них в это время на крючок бросается, думал Вэвэ, переходя от одной лунки к другой. Он немного разбирался в подлёдном лове – сам потому что в детстве мормышничал, и летом баловался. Ноги у него всё же околели, губы одеревенели, потому он помалкивал и не лез с вопросами. А затем пришла мысль, что пора уже бежать, и не просто бежать, а прытко скакать, чтобы не замёрзнуть, чтобы не доставить хлопот благодетелям своим – замороженным трупом. И протрубив нечто невразумительное непослушным ртом, пожав всем троим руки, он кинулся наутёк по давешней тропке, и бежал так, не разгибаясь, в полупоклоне почти до самой станции. Там он, не думая ни о ком, кто мог бы ему досадить на этот раз, быстро прошёл вглубь тёмного зальчика и притулился на свободное местечко скамьи и забылся, как ему показалось, буквально минуты на три, не больше.
Но очнулся – уже светало. В испуге вскочил, глянул на часы, потому как уже почти все пассажиры покинули зал – значит, вскоре должен пойти паровоз. Посеменил к выходу, а навстречу из дверей, ахнувших морозным облаком, – собственной персоной знакомый Малыш. И неймётся ж ему дежурить ночь напролёт.
– Здрасте! А я уж думал, вы утопли в нечистотах. Совесть прям замучила.
– Ну так и пусти, раз замучила, – огрызнулся Вэвэ, но не очень зло, скорее равнодушно, потому что, во-первых, со сна, во-вторых, ослабила голосовые связки предательская дрожь отчаяния: нет, не пропустила фортуна, посмеяться просто решила, паузу лишь взяла, чтоб расслабился он, глупый. Обречённостью ослабли ноги в коленях, а то рвануть бы напролом в дверь неожиданно и, с толпой смешавшись, – да на электричку, чай не достанет, поленится, вдруг и впрямь совесть у человека не пропала окончательно. Ловит и ловит, гад, в новогоднюю-то ночь! У-у-у, ненавижу! Сил только нет разорвать на части! Убил бы, правда!
Но! Взял Малыш нашего Вэвэ под локоть и повёл… почему-то не через зал, в кабинетик свой, а на улицу. Знать, в другом месте у него кабинет, за платформой, – так подумал Вэвэ, понуро следуя в тисках молодцовой хватки милиционера. Чёрт с ним, как будет, так и будет.
И здесь – это какая-то дьявольщина, в самом деле: у Вэвэ даже рот открылся – к ним стремглав неслась та самая женщина, укутанная шалью, и похожая теперь скорее на тётку-торговку. До самой последней секунды Вэвэ не верил – мимо, может, проскочит? И обознатушки вам, ребятушки! Нет, вцепилась в свободный локоть милиционера, заговорила просительно, с позывом на истерику:
– Отпусти! Отпусти, Бога ради, человека! Он из-за меня, мож, и пострадал, а вы, как звери!
– Куда отпустить?! – вдруг тоже взвился парняга и так головой вздёрнул, что шапка съехала набекрень.
– На электричку отпусти!
– А я его куда веду?!
Пауза.
И дальше пошли втроём. Малыш дышал рассерженно, тётка придыхивала с посвистом, а Вэвэ ни дыхания своего не чуял, ни ног.
– Отпусти его, как же! – уже на платформе, отчего-то весело, сказал милиционер, – сиганёт опять в колодец. Не-е уж, прямо в вагон и засуну. И дверь посторожу, чтоб не выпрыгнул
И тётка заулыбалась, стала отряхивать Вэвэ, чего-то пришёптывая.
И действительно, только подошла электричка, Малыш быстро ввёл Вэвэ в вагон, козырнул и был таков, а тётка махала рукой в варежке с перрона до тех пор, пока Вэвэ не потерял её из виду. Только тогда в груди у него отпустила скользкая потуга на рвоту. Он откинулся на спинку, вздохнул, из дрожливой робости постарался никак не думать о происшедшем.
Побежали по вагону контролёрши. Весёлые и злые с утра девки.
– Билет!
Вэвэ сунул ей вчерашний.
– Чё ты мне кажешь?!
– А нет другого! – вызывающе-враждебно так на неё взглянул. – Вчера мимо дома проехал, вот только сейчас возвращаюсь!
Девка вдруг расплылась в лучезарной улыбке – иначе не скажешь – развернулась и пошла довольная почему-то дальше по вагону, покрикивая опять зло и весело.
Тьфу ты, ей-бо! У Вэвэ уже сил никаких не осталось, чтобы как-то отблагодарить судьбу за милость.
У своего дома он притормозил, отдышался: «О, язви мя! Кажется, добрался, – ему, и правда, ещё не верилось. – Нет, так не бывает, одна глупость на другую чтоб наезжала без передыху…»
Однако и тут его поджидала новая преграда, но Вэвэ уже примирился к превратностям и был терпелив.
Мужик распростёр объятия на входе:
– Не пущу!
– Почему?
– Выпьешь со мной – гуляй дальше! – и вытянул из кармана бутылку.
– Наливай.
Жена открыла дверь и молчком ушла в комнату. Из другой комнаты с укором глядела дочь. Ну, спросите вы хоть, взмолился мысленно Вэвэ, что со мной приключилось, не совсем же я подлая тварь! Но жена, симпатичная, в общем, и бойкая бабёнка, полностью уверенная, должно быть, в своей правоте, вышла лишь минут через десять на кухню, где Вэвэ притулился и украдкой допивал снесённые после праздника фужеры, и процедила сухо и как-то очень уж нейтрально:
– Опять?
– Что опять?!
– Опять, спрашиваю?
– Ничего не опять, ничего не опять! – взвился Вэвэ. – Что вы все на меня ополчились?!
Она криво усмехнулась, плавно повернулась, прошла в коридор, брезгливо обшарила карманы его грязного полупальто, нашла ключи от квартиры.
– Давай выметайся. – Без всяких эмоций.
Вэвэ похолодел. Что-то в нём вскрикнуло: нет-нет! Это уж слишком!.. Он даже чуть не повалился на колени. Но затем такая лютая ненависть охватила его, что он даже перепугался за себя и потому пригнулся и схватился за голову. Подождав, пока ярость схлынет, он выпрямился:
– Щас! Щас уйду. Ещё минуту посижу…
Он ждал, что она вернётся на кухню, ждал, покуда не понял – не дождёсси. А он так мечтал рассказать в красках, со смехом и юмором, свою нелепую одиссею… И это нежелание выслушать поразило его и обидело больше, чем он мог себе вообразить. Дрожащими руками натянул он полупальто, нахлобучил шапку, потоптался у порога в надежде, что хотя бы дочь выглянет из своей комнаты… И вышел на лестничную площадку.
Он знал за собой эту привычку: поплакать с похмелья, справедливо полагая, что слёзы выводят шлаки из организма…
Бао—бабы
Внутреннюю раздёрганность, суетливость и даже слабость Вадим Палыч почувствовал ещё на работе, когда стали перетаскивать мебель из их кабинета в библиотеку (ремонт – а он почему-то всегда не кстати). Вадим Палыч вспотел, пиджак хотел сбросить, но спохватился – замедлил движения, стал ловить температурный баланс: и подсохнуть чтоб и не покрыться испариной снова. Затем его прошиб озноб…
И это ведь очень хорошо, подумал Вадим Палыч, что застукал, так сказать, наличие в организме простуды. Этих бацыл коварных вовремя надо ловить, да. Затем был, разумеется, выпивон по случаю передислокации, и Вадим Палыч принял самую малость (свою норму) и слинял из коллектива без всяких проволочек, зная по опыту, что «перебор» в подобном состоянии чреват нестоянием… Как сказал бы приятель Веня: «Привязанность иссякла в связи с отсутствием присутствия» (но это, пожалуй, из другой арии).
